В исторических сочинениях о 1812-м годе авторы-французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы-русские еще более любят говорить о том, как с
начала кампании существовал план Скифской войны заманиванья Наполеона в глубь России и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому-то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, на проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий.
Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого
начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно, что он под Красным остановил движенье, потому что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся, что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записка Вильсона] и т. д., и т. д.
Неточные совпадения
И зачем я пошел в военную службу, — вместе с тем думал он — и еще перешел в пехоту, чтобы участвовать в
кампании; не лучше ли было мне оставаться в уланском полку в городе Т., проводить время с моим другом Наташей….. а теперь вот что!» И он
начал считать: раз, два, три, четыре, загадывая, что ежели разорвет в чет, то он будет жив, — в нечет, то будет убит.
Аносов,
начиная с польской войны, участвовал во всех
кампаниях, кроме японской.
Только года через два, объехав еще не раз ужасный спичечный район, я
начал свою
кампанию против ужасного производства в «Русских ведомостях» и в петербургских газетах.
После
кампании 1812 года Негров был произведен в полковники; полковничьи эполеты упали на его плечи тогда, когда они уже были утомлены мундиром; военная служба
начала ему надоедать, и он, послужив еще немного и «находя себя не способным продолжать службу по расстроенному здоровью», вышел в отставку и вынес с собою генерал-майорский чин, усы, на которых оставались всегда частицы всех блюд обеда, и мундир для важных оказий.
— Это неправда!.. Совершенная неправда! —
начал уж покрикивать и генерал. — Я с турками сам в Севастопольскую
кампанию дрался, это — храбрейшие солдаты!..
Хоть тогда и царствовал"Наполеонтий", как мы презрительно называли его, но все-таки и тогда из Парижа шло дуновение освободительных идей. Если у себя дома Бонапартов режим все еще давал себя знать, то во внешней политике Наполеон III был защитник угнетенных национальностей — итальянцев и поляков. Италия только что свергнула с себя иго Австрии благодаря французскому вмешательству. Итальянская
кампания довершила то, что
начал легендарный герой Италии — Гарибальди.
Граф Салиас в"Голосе"проделал целую
кампанию против этого варварского пережитка, который теперь
начинает забирать и французскую публику. Он называл бой быков"бойней быков", и в этом он был, в общем, прав, хотя эти"корриды"и кончаются гибелью тореро. В последние годы особенно как-то часто.
В
начале февраля пошли слухи, что 12-го числа начнется генеральный бой. К нему готовились сосредоточенно, с непроявлявшимися чувствами. Что будет?.. Рассказывали, будто Куропаткин сказал одному близкому лицу, что, по его мнению,
кампания уже проиграна безвозвратно. И это казалось вполне очевидным. Но у офицеров лица были непроницаемы, они говорили, что позиции наши прямо неприступны, что обход положительно невозможен, и трудно было понять, вправду ли они убеждены в этом или стараются обмануть себя…
— Как ты смел
начать без меня
кампанию? — неистовствовал Потемкин.
Начало этой
кампании было, таким образом, много счастливее
начала первой.
Швейцарская
кампания еще усилила его болезненное состояние; он
начал жаловаться на холод, чего прежде не случалось; не оставлял его и кашель, привязавшийся несколько месяцев тому назад, и особенно сделался чувствительным ветер.
Вследствие этого Григорий Александрович приказал войскам расположиться на зимних квартирах в Молдавии,
начал деятельные приготовления к предстоявшей
кампании.
В
начале ноября Апраксин приехал в Нарву и получил через ординарца
кампании, вице-капрала Суворова, высочайший приказ отдать все находящиеся у него письма. Причиной этого отобрания писем были письма великой княгини, о которых проведали. Императрице было сообщено об этой переписке, причем дело было представлено в очень опасном свете. Прошло полтора месяца после отобрания у Апраксина переписки, но он все сидел в Нарве и не был приглашаем в Петербург, что было равносильно запрещению въезда.
Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о
кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно
начал разговор с ним о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m-lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Православное
начинает грабить, и грабеж доходит до такой степени, о которой последняя
кампания не могла вам дать ни малейшего понятия.
Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую-нибудь
кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности и
начиная наши соображения с какого-нибудь известного момента.
Началась
кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и главное, распространилось то возбужденно-веселое настроение, которое сопутствует
началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом всё более и более оживляясь и невольно посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык,
начал излагать операционный план предполагаемой
кампании.
Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш-Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и
начала новой
кампании.
Казалось бы в этой-то
кампании бегства французов, когда они делали всё то, чтò только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы,
начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, — казалось бы, в этот период
кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле.